Разговор получился на довольно повышенных тонах, и те немногие из местных жителей, что находились в святом месте, подошли ближе, прислушиваясь к разговору.
– Вы забываете богиню Мару, – уже для них добавил Середин. – Вы говорите ей обидные слова. Потом удивляетесь, что сердце ее покрывается коркой отчуждения, и чаша ее не останавливается, несмотря на все ваши мольбы в последние земные мгновения. Помните, смертные: никому из вас не миновать встречи с этой властительницей будущего вашего царствия.
Слова ведуна явно попали в цель. Никто не посмел возразить чужеземцу в его обличениях. Даже боярыня теперь стояла, понурив голову и прикусив губу.
– Богиня мудра и не злопамятна, – тихо сказал Олег. – Ты увидишь своих детей. Ваша разлука не вечна.
Быстрым шагом подошел волхв, легко узнаваемый по массивному посоху, опоясанному веревкой балахону, пояску на волосах и длинной седой бороде.
– Отчего ссору затеваете в святилище? – пристукнул он посохом по утоптанному снегу, узнал женщину и, чуть склонив голову, уже спокойнее поздоровался: – Долгих тебе лет, боярыня Лепава. Тебя что-то встревожило?
– Меня встревожило, – ответил за нее Середин. – Я пришел принести жертву прекрасной богине Маре и застал ее в обиде и запустении. Нечто здешние волхвы желают навлечь ее гнев на здешние земли?
Он достал из поясной сумки полновесную новгородскую полтину, положил ее к ногам идола:
– Благодарствую тебя, прекраснейшая, что обнесла меня чашей своей в лесной чащобе. Не попустила кончины моей и спутников моих от злых зверей... – Хорошо понимая, кому именно вскоре достанется эта монета, ведун добавил: – И если за богиней не будет отныне надлежащего ухода, виновный встретится с ней лично, это я могу твердо обещать.
– Вели нового истукана высечь, – тихо добавила боярыня. – Добротного и высокого. За платой мастера ко мне пришлешь. Пойдем, боярин Олег, обед скоро. Мыслю, хватится тебя брат, а где искать – и не догадается.
– Разве он не с тобой?
– Обоз с оброком в усадьбу ведет. – Рука об руку Олег и управительница вышли из святилища, развернулись, отвесили богам глубокий поклон. Женщина указала на скакуна: – К задку привяжи и в сани садись.
Олегу указующий тон не понравился, но спорить он не стал. Невежливо это – спорить с дамами, если они сами не ищут скандала. Привязав поводья к дуге возка, забрался внутрь, сел рядом с Лепавой на широкую скамью. Кинув на ноги широкий полог из медвежьей шкуры, женщина тряхнула вожжами, выкатываясь на дорогу. Ногам под толстым слоем меха сразу стало тепло, и ведун даже расстегнул крючки налатника. Спросил:
– Радуницам поклониться приезжала, боярыня?
– Да, – кивнула Лепава и плотно сжала губы, отчего скулы ее заметно выступили сквозь кожу. Видимо, воспоминание об ушедших детях продолжало бередить ей душу.
– Раз судьба оставила тебя жить, стало быть предписано тебе свершить что-то на этом свете. Что-то важное для тебя или богов, – примирительно сказал Середин.
– Не бывает такой цены, – покачала головой боярыня. – Но не о том с тобой перемолвиться хотела. Брат сказывал, лекарь ты искусный. Проклятия снимать умеешь, лихоманку гнать, иные недуги лечить.
– Я больше драться привычен. Целительством лишь тогда занимаюсь, когда иных знахарей нет.
– Иных нет, – лаконично отрезала женщина. – Не берется никто.
– И я не возьмусь, – отказался ведун.
– Почему? – удивилась боярыня. – Разве Годислав не друг твой лучший? Разве тебя не с честью в доме нашем приняли? Отчего же отказываешься, даже не спросив, о ком сказ идет?
– Легко спасать человека крепкого и сильного, коего хворь, рана али иная беда с ног свалила, – откинулся на задок ведун. – От напасти его избавить – дальше он и сам поднимется. Мясо нарастет, раны затянутся, хворь забудется. А коли жизнь отмеренная прошла и силы на исходе, что же тут поделать можно? Никто не вечен. Иногда нужно проявить смирение и принять должное как неизбежность. Мне очень жаль, боярыня. Прости.
– Неужели ничего невозможно сделать? – неожиданно шмыгнула носом Лепава. – Я не хочу больше никого терять. Мне больно смотреть, как она страдает.
– Можно, – признал Середин. – Шафран, сурепка, заманиха, спорыш, ятрышник, заговоры и лунная вода. На любой из этих трав, коли они у вас найдутся, можно сделать отвар. После него твоя матушка встанет на ноги, сможет разговаривать, командовать всеми вами, веселиться и сидеть на пирах. Но тогда оставшиеся в ее теле силы сгорят за две-три недели, и она покинет вас навсегда. Ныне же, в слабости своей, силы она расходует мало и проживет еще года два, а может и более. Что ты выбираешь, боярыня? Мне исполнить несложно. Вот сделать выбор в таком деле я никогда не умел. Что скажешь?
Лепава промолчала, потом вдруг хлестко ударила рысака по крупу:
– Н-но, пошел, косоногий! Ходу, ходу! Усадьба ждет!
Олег закрыл глаза.
Ему больше не хотелось отдыхать в зуровской усадьбе. Его снова потянуло в дорогу.
– Скажи, боярыня, как отсюда в Русу проще добраться? Дело у меня там важное. Тороплюсь.
– Сам среди зимников заплутаешь, – безучастно предупредила управительница. – Не спеши. Товар соберем, брат на торг поедет, на подворье наше. Он тебя проведет.
Олег боярыне поверил и покидать усадьбу в одиночку не стал. Тем более что Годислав очень не хотел терять такую компанию, обещал собраться в путь всего за неделю, приютить в городе, найти нужные святилища, представить ведуна русскому князю и предлагал еще очень много всяких удобств и удовольствий. Между тем громадный дом бояр Зуровых аж потрескивал от жары, несмотря на одинарные, а во многих светелках – и вовсе раскрытые настежь окна. Все свободные от дел смерды сидели возле кадушек, превращая запасенный ранее и привезенный в качестве оброка жир и воск в изящные прозрачные свечи. Ну и в свечи попроще – тоже. Чтобы собрать достойный боярина обоз, ушла не неделя, а целых три – но зато из усадьбы в стольный город выехали аж пятнадцать высоко нагруженных и прикрытых рогожей саней с товаром.